Итак... Что же почти сорвало сроки создания радио и так усердно отвлекало меня? Не спросите вы, потому что это вроде как было не заметно
Прошу любить, жаловать и комментировать (отдельное данке за исправление пунктуационных ошибок, с этой частью языка у меня давняя вражда) рассказ. Полновесный такой, непривычный для меня.Без отступов, конечно, тяжеловато, но... Позволю себе так же добавить (ну не могу никак удержаться), что ни одно имя или название не выбрано здесь просто так, от фонаря)
«Если вы читаете это, то меня уже пятьдесят лет как нет в живых. Я верю в честность нотариальной конторы «Экхарт и сыновья» (да и что мне еще остается?), верю, что они вскроют конверт с этим письмом в указанный срок.
Я собирался заменить это письмо на другое, если проживу еще пять лет с момента написания этих строк, но... Если вы это читаете, значит, я не смог. Если вы это читаете, значит, они всё-таки добрались до меня. Есть еще одно письмо, более простое и мирное по своему содержанию. Сейчас его должны были уже уничтожить. То письмо было на случай, если я умру от несчастного происшествия или от болезни... Так что, еще одно «если вы это читаете…» - если вы это читаете, значит, я убил себя. Я знаю, Бог простит меня. Мой случай он поймет... Потому что моя смерть - это лишь на первый взгляд самоубийство. Откуда я знаю? Помните про второе письмо и замену через пять лет? Помните, я упоминал про них? Всё это не для мистицизма и не для придания должного эффекта. Мне и так хватает (а для вас, верно, «хватало») мистики в жизни.
Зачем я это пишу? Возможно, вы сочтете меня тщеславным, но я лишь хочу быть честным и не хочу, чтобы моя смерть оставалась темным пятном на моей биографии. Конечно, я не могу сказать, как всё закончилось, но я хотя бы примерно поясню, почему.
Итак, давайте же посмотрим, как всё происходило…»…»
«… Это началось давно. Сколько я себя помню, со мной происходили странные вещи. У меня были демоны. Начиналось это как простые тени в углу, затем они переросли в шорохи в шкафах. На этой почве я вырос пугливым и замкнутым ребенком, мало с кем общался. Поэтому много читал, в основном – про то, что таит в себе темнота. Я хотел знать. Меня показывали врачам, мне выписывали таблетки... Ничего не помогало, шорохи возвращались. А затем эти тени стали появляться и днем.
Меня уже практически отправили в сумасшедший дом, когда судьба, наконец, решила помочь - меня занесло в театральный кружок. Как я упрашивал и уговаривал – долгая история, но, в итоге, меня приняли и мне разрешили. Сначала я играл мелкие роли шутов и сумасшедших. Преподавателей крайне смущало то, что они ставят на подобные роли мальчика, который действительно посещал психиатра, но, поскольку меня самого подобное только забавляло, они смирились. И… Тени отступили. Не совсем, конечно, но ощутимо.
Постепенно, со сцены я перебрался под бок заведующего кружком учителя, помогая ему во всем, что касалось постановок в целом, костюмов, диалогов и хореографии... Позже и с выбором актеров разбирался я. Напряженная ситуация с дурдомом разрядилась, постепенно все успокоились. В том числе и я. Практически.
Как вы, верно, догадываетесь, я писал. Сначала это были наброски и стихи, затем я перешел к большим объемам. Мою первую пьесу поставили, когда мне было семнадцать лет. Сейчас мне даже как-то стыдно за её качество и за столь неуклюжие отсылки к классическим сюжетам, но зрителям понравилось.
С хорошими рекомендациями, я отправился учиться драматургии в университет. Там тени и шумы практически не беспокоили, лишь изредка, на каникулах, но я, вспоминая юность, боролся со своими страхами. Нет особого смысла описывать мою учебу, об этом вам может рассказать кто угодно. Главное, что я вынес из этой учебы, кроме познаний, собственно, в драматургии (и слегка в режиссерском искусстве), были, опять-таки, рекомендации. Полный надежд и стремлений, я отправился в Лондон. Но первую же мою пьесу завернули ввиду высокой конкуренции и, прямо скажем, посредственности оной. Обойдя практически все театры, везде получая отказ, я вернулся домой и погрузился в отчаяние. Тени вернулись, как никогда материальные и сильные, пугающие и сводящие с ума. Родители всерьез беспокоились обо мне, боясь повторения историй детства.
Спасительной соломинкой оказалась идея. Благодаря этим теням, я придумал персонажа – обыкновенного потрепанного жизнью старика с обшарпанной шарманкой. Когда он играл, из шарманки появлялись демоны, тени преисподней, и забирали жертву, выбранную стариком. Постепенно, вокруг этого персонажа вырос целый мир. В итоге получилась внушительных объемов пьеса. Тени же вновь отступили.
Обрадованный, я поехал в Лондон с этой пьесой, которую решил назвать в честь самого первого её персонажа – «Шарманщик». И вновь меня ждал отказ. Крупным театрам было мало университетских рекомендаций, плюс, им не нравились объем и общая мрачность пьесы. В конце концов, я нашел театр, гостеприимно называвшийся «Бенвенути», который согласился принять «Шарманщика» на рассмотрение. За этим последовали долгие дебаты с режиссером и актерами, декораторами и руководством театра… Ну а за этим и день премьеры, на который пришло довольно много людей, благодаря качественной рекламе и работе художников, рисовавших афиши…»
В Лондоне, в театре «Бенвенути» ставили «Шарманщика». Это был самый настоящий фурор. Газеты и литературные издания лопались от восторженных отзывов. Артур О‘Вилрет, автор этой пьесы, был единогласно признан гением. Театры буквально дрались за него. Сулили золотые горы, свободу творчества и прочие радости жизни.
Но Артур принял предложение руководства «Бенвенути» и остался в этом несколько захудалом театре в не очень престижном районе. Впрочем, спустя два года, театр, переименованный уже в «Шеол», блистал. Благодаря пьесам О‘Вилрета, которые он же и ставил, театр мог похвастаться капитальным ремонтом, красочным оформлением, впечатляющими афишами и постоянными аншлагами. В конце концов, «Шеол» стал принадлежать Артуру целиком. Но бывшие владельцы не жаловались. Они получали небольшой процент, которого хватало на такую безбедную жизнь, о которой многие могли только мечтать. О‘Вилрет же творил в театре всё, что хотел. Впрочем, именно это и пользовалось популярностью у зрителей. На его спектакли приезжали из самых отдаленных уголков Великобритании. Часто бывали и гости с континента.
Каждые полгода в «Шеоле» вновь ставили «Шарманщика». Билеты на следующее представление поступали в продажу на той же неделе, на которой шло предыдущее. До конца дня билетов не оставалось. Газеты как-то писали о случае, когда после смерти одного зажиточного старика, среди прочих ценностей (коих было немало) остался билет на «Шарманщика». Так наследники перессорились и передрались исключительно из-за того, что не могли решить, кому достанется билет.
Но кроме феноменально популярного «Шарманщика», были у Артура О‘Вилрета и другие постановки. В большинстве своем драмы и мистические ужасы, пользовавшиеся также огромной популярностью. Деньги явно текли рекой, но драматург своему затворничеству, нелюдимости и мрачному образу не изменял. На самых важных приемах (куда его приглашали просто-таки в обязательном порядке) он, впрочем, бывал, одетый слегка неряшливо и преимущественно в черное. Часто, глаза его беспокойно бегали. Поговаривали, что он немного (о степени шли споры) сумасшедший, хотя при разговоре он вел себя вполне адекватно. Впрочем, кому какое дело до его умственного и душевного здоровья, если он пишет и ставит такие великолепные пьесы?
«… Однажды меня пригласили на званый ужин. Я даже не помню, по какому случаю, да и кому какое дело? Я не любил подобные выходы в свет, но на некоторые приглашения, всё же, отвечал согласием, из вежливости или по необходимости. Тот ужин ничем не отличался от остальных, но, в итоге, имел судьбоносный характер. На нем я впервые увидел Эмили. Нас представили друг другу.
Она оказалась не очень большой моей поклонницей, скорее даже питала к моему творчеству стойкую антипатию (вкупе с отвращением и непониманием моих почитателей), но вежливость не позволила ей высказать всё это при знакомстве.
Я не буду утомлять вас подробным пересказом, скажу лишь, что я пригласил её на ужин, мы начали общаться, а спустя какое-то время осознали, что влюблены друг в друга по уши. О тенях, принявших на тот момент очертания классических демонов, периодически показывающихся из тьмы, я ей не говорил, благо, эти демоны появлялись не так уж и часто. Спустя год мы обручились.
Всё это время я продолжал писать ужасы, издавая их сборниками, а также ставя по ним спектакли. Эмили не уставала удивляться тому, что люди сами платят деньги за пугающие их вещи. Это была излюбленная тема для наших с ней дискуссий. Она просила меня написать что-нибудь доброе, но, как я ни пытался, выходило либо плохо, либо страшно. Может у меня и талант к ужасам, но он явно мешал мне в этом случае.
А потом Эмили погибла. Это был несчастный случай. Сказать, что я был опечален – не сказать ничего. Так вышло, что это была моя первая любовь. Она же, я уверен, останется и последней. Я забросил работу (благо, в театре у меня были способные помощники, так что представления продолжались), перестал появляться где-либо (тут мне тоже повезло, высший свет проникся моей трагедией и не тревожил). Тени вернулись с новой силой, развиваясь с каждым днем. Порой, по утрам, я находил на себе свежие порезы. Я даже как-то попросил своего дворецкого привязать меня на ночь к кровати ремнями, как привязывают душевнобольных, но итог был пугающий – порезы делал себе не я.
Я понял, что пришла пора снова начинать писать, иначе мне не жить. Но о чем писать? Очередную страшилку? Я не мог. Только не сейчас, только не после такого… И тут я вспомнил о просьбах Эмили. Я решил исполнить-таки её мечту и написать что-то доброе и весёлое, в её честь, в её память.
Несколько недель я собирал из своей памяти по частям, по крупицам, всё, что было связано с Эмили, всё счастье, которое она принесла в мою жизнь, все радостные моменты. И вот, наконец, я создал то, на что, как я думал, я не был способен. Это была романтическая комедия с парой лирических, грустных моментов, всё как положено. Я назвал её по имени главной героини – «Катрин».
В театре все были шокированы. Как моим возвращением, так и содержанием пьесы. Но они доверяли мне и согласились поддержать проект. Работа была непростой, декорации переделывались, актеры переучивались прямо на ходу, художники завалили меня эскизами к афишам (на них, кроме всего прочего, по моему требованию, была и фраза «Посвящается светлой памяти моей Эмили»). Я погрузился во всё это, не смотря на то, что свежие царапины и порезы появлялись уже практически каждую ночь.
Лишь закончив всю работу, я смог откинуться в кресле и спокойно вздохнуть. Афиши давно были развешены, билеты распроданы, генеральная репетиция закончилась, всё было готово. Город гудел в ожидании. Мне же выпал спокойный вечер для размышлений над своей жизнью и судьбой. Именно сейчас я пишу эти строки. Когда я закончу, отвезу оба конверта в «Экхарт и сыновья» и оставлю, уже упомянутые в начале, инструкции.
Я не знаю, как завтра пройдет премьера «Катрин», но я верю, что всё будет хорошо. Я прожил странную жизнь и, боюсь, проживу еще…
«Шеол» блистал. Из мрачного оплота ужасов и трагедий в этот вечер он превратился в источник света и веселья. Артур О‘Вилрет, сам встречавший гостей, был одет во всё белое (что за ним никогда не наблюдалось), всем улыбался и просто-таки лучился энтузиазмом. Гости поздравляли его с премьерой, обсуждали предположения относительно необычной для «Шеола» обстановки и содержания пьесы, и просто беседовали на отвлеченные темы.
Но вот вступительная часть была окончена, все прошли в зал и расселись по местам, Артур занял своё привычное место на небольшом балкончике, сбоку от сцены, прямо над ложами. Свет погасили и темнота у его ног зашевелилась, но драматург не обратил на это никакого внимания. Он был на взводе, с маниакальной увлеченностью сосредоточен на происходящем на сцене и в зале. На сцене разворачивалась яркая и увлекательная, в чем-то автобиографичная, история любви, а зал же, в свою очередь, судя по лицам зрителей, был в восторге от происходящего.
И вот подошло время сцены пожара в доме Катрин. Возлюбленный должен был спасти её. Сцена выполнялась реалистично, необходимые условия, приспособления и вентиляция были в «Шеоле» давно – использовать эффекты в прежних постановках Артура не гнушались никогда. Но в этот раз что-то пошло не так. Опытная команда сплоховала, и огонь перебросился сначала на декорации, а затем и на занавес. Заготовленные на всякий случай баки с водой не помогли справиться. Вся сцена была в огне, и он продолжал распространяться.
В зале воцарилась паника, зрители сломя голову побежали к выходам. Артур было бросился к проходу, ведущему к общим лестницам вниз, но там уже клубилась тьма. Из неё на Артура смотрели сотни глаз, к нему тянулись сотни рук… Он побежал в другую сторону. Уворачиваясь от когтей и клыков, он несся куда глаза глядят. Очнулся Артур уже на крыше.
«Шеол» пылал, слышались сирены, но было уже явно поздно – театр начинал рушиться, балки падали, всё, что могло гореть – горело, а что не могло – плавилось от того ада, который наконец по-настоящему разверзся там, где его так часто изображали. А создатель всего этого отступал сейчас на крыше от демонов, обретавших столько лет свой истинный облик и получивших, наконец, последний необходимый толчок.
Артур остановился на краю крыши и понял, что отступать уже некуда. Он бежал от теней всю свою жизнь, но это был последний рубеж, финальная битва. И когда он осознал это, из тьмы к нему вышел прежний Артур, весь в черном, с всклокоченными волосами… Но это было лишь подражание, неточная копия прежнего драматурга. У самого Артура никогда не было такого самоуверенного и злобного взгляда, таких плавных движений… Такой ухмылки.
- Что тебе нужно?! – нашел в себе силы прокричать Артур.
- Оставь её, – «темный Артур» рта не раскрывал, только глаза засветились красным. Голос же доносился из тьмы, окружавшей их, с нескольких сторон одновременно, постоянно меняя свой тембр и силу.
- Кого?
- Не глупи, ты знаешь кого.
- Эмили? Нет! Никогда!
- Ты же знаешь, что так будет проще… И лучше. Её не вернуть… К счастью.
- К счастью?!
- Она мешала нам.
- Что?! Это вы убили её?!
- Ты напрасно исключаешь себя из «нам».
- Я не хотел её смерти!
- Осознанно – нет, но какая-то часть тебя…
- Нет! Замолчи! Я любил её! И всё еще люблю!
- В этом-то и беда… Её смерти оказалось не достаточно… Возвращайся, ты нужен нам!
- Нет, - прошептал ошарашенный свалившимся на него осознанием Артур, - Нет, нет, нет…
Он отступил на шаг и покачнулся на самом краю крыши.
- Нет? Нет?! – «темный Артур» закричал в бешенстве, голоса перестали походить на человеческие. – Мы сделали тебя великим! Ты зависишь от нас! Но пытаешься избавиться, хоть мы и неразлучны. И ты говоришь нам нет?!
- Никогда… - прошептал Артур.
- Тогда гори же в аду! - тьма ринулась вперед, демоны злобно взвыли и, так выделявшаяся на их фоне, фигура в белом сорвалась вниз…
Но в этот момент, падая с крыши пылающего «Шеола», Артур О‘Вилрет, впервые за долгое, долгое время… Искренне и умиротворенно улыбался.
Прошу любить, жаловать и комментировать (отдельное данке за исправление пунктуационных ошибок, с этой частью языка у меня давняя вражда) рассказ. Полновесный такой, непривычный для меня.
«Драматург»
Каждый волен бороться
со своими внутренними демонами так,
как ему хочется. Важен лишь результат.
со своими внутренними демонами так,
как ему хочется. Важен лишь результат.
«Если вы читаете это, то меня уже пятьдесят лет как нет в живых. Я верю в честность нотариальной конторы «Экхарт и сыновья» (да и что мне еще остается?), верю, что они вскроют конверт с этим письмом в указанный срок.
Я собирался заменить это письмо на другое, если проживу еще пять лет с момента написания этих строк, но... Если вы это читаете, значит, я не смог. Если вы это читаете, значит, они всё-таки добрались до меня. Есть еще одно письмо, более простое и мирное по своему содержанию. Сейчас его должны были уже уничтожить. То письмо было на случай, если я умру от несчастного происшествия или от болезни... Так что, еще одно «если вы это читаете…» - если вы это читаете, значит, я убил себя. Я знаю, Бог простит меня. Мой случай он поймет... Потому что моя смерть - это лишь на первый взгляд самоубийство. Откуда я знаю? Помните про второе письмо и замену через пять лет? Помните, я упоминал про них? Всё это не для мистицизма и не для придания должного эффекта. Мне и так хватает (а для вас, верно, «хватало») мистики в жизни.
Зачем я это пишу? Возможно, вы сочтете меня тщеславным, но я лишь хочу быть честным и не хочу, чтобы моя смерть оставалась темным пятном на моей биографии. Конечно, я не могу сказать, как всё закончилось, но я хотя бы примерно поясню, почему.
Итак, давайте же посмотрим, как всё происходило…»…»
1
«… Это началось давно. Сколько я себя помню, со мной происходили странные вещи. У меня были демоны. Начиналось это как простые тени в углу, затем они переросли в шорохи в шкафах. На этой почве я вырос пугливым и замкнутым ребенком, мало с кем общался. Поэтому много читал, в основном – про то, что таит в себе темнота. Я хотел знать. Меня показывали врачам, мне выписывали таблетки... Ничего не помогало, шорохи возвращались. А затем эти тени стали появляться и днем.
Меня уже практически отправили в сумасшедший дом, когда судьба, наконец, решила помочь - меня занесло в театральный кружок. Как я упрашивал и уговаривал – долгая история, но, в итоге, меня приняли и мне разрешили. Сначала я играл мелкие роли шутов и сумасшедших. Преподавателей крайне смущало то, что они ставят на подобные роли мальчика, который действительно посещал психиатра, но, поскольку меня самого подобное только забавляло, они смирились. И… Тени отступили. Не совсем, конечно, но ощутимо.
Постепенно, со сцены я перебрался под бок заведующего кружком учителя, помогая ему во всем, что касалось постановок в целом, костюмов, диалогов и хореографии... Позже и с выбором актеров разбирался я. Напряженная ситуация с дурдомом разрядилась, постепенно все успокоились. В том числе и я. Практически.
Как вы, верно, догадываетесь, я писал. Сначала это были наброски и стихи, затем я перешел к большим объемам. Мою первую пьесу поставили, когда мне было семнадцать лет. Сейчас мне даже как-то стыдно за её качество и за столь неуклюжие отсылки к классическим сюжетам, но зрителям понравилось.
С хорошими рекомендациями, я отправился учиться драматургии в университет. Там тени и шумы практически не беспокоили, лишь изредка, на каникулах, но я, вспоминая юность, боролся со своими страхами. Нет особого смысла описывать мою учебу, об этом вам может рассказать кто угодно. Главное, что я вынес из этой учебы, кроме познаний, собственно, в драматургии (и слегка в режиссерском искусстве), были, опять-таки, рекомендации. Полный надежд и стремлений, я отправился в Лондон. Но первую же мою пьесу завернули ввиду высокой конкуренции и, прямо скажем, посредственности оной. Обойдя практически все театры, везде получая отказ, я вернулся домой и погрузился в отчаяние. Тени вернулись, как никогда материальные и сильные, пугающие и сводящие с ума. Родители всерьез беспокоились обо мне, боясь повторения историй детства.
Спасительной соломинкой оказалась идея. Благодаря этим теням, я придумал персонажа – обыкновенного потрепанного жизнью старика с обшарпанной шарманкой. Когда он играл, из шарманки появлялись демоны, тени преисподней, и забирали жертву, выбранную стариком. Постепенно, вокруг этого персонажа вырос целый мир. В итоге получилась внушительных объемов пьеса. Тени же вновь отступили.
Обрадованный, я поехал в Лондон с этой пьесой, которую решил назвать в честь самого первого её персонажа – «Шарманщик». И вновь меня ждал отказ. Крупным театрам было мало университетских рекомендаций, плюс, им не нравились объем и общая мрачность пьесы. В конце концов, я нашел театр, гостеприимно называвшийся «Бенвенути», который согласился принять «Шарманщика» на рассмотрение. За этим последовали долгие дебаты с режиссером и актерами, декораторами и руководством театра… Ну а за этим и день премьеры, на который пришло довольно много людей, благодаря качественной рекламе и работе художников, рисовавших афиши…»
2
В Лондоне, в театре «Бенвенути» ставили «Шарманщика». Это был самый настоящий фурор. Газеты и литературные издания лопались от восторженных отзывов. Артур О‘Вилрет, автор этой пьесы, был единогласно признан гением. Театры буквально дрались за него. Сулили золотые горы, свободу творчества и прочие радости жизни.
Но Артур принял предложение руководства «Бенвенути» и остался в этом несколько захудалом театре в не очень престижном районе. Впрочем, спустя два года, театр, переименованный уже в «Шеол», блистал. Благодаря пьесам О‘Вилрета, которые он же и ставил, театр мог похвастаться капитальным ремонтом, красочным оформлением, впечатляющими афишами и постоянными аншлагами. В конце концов, «Шеол» стал принадлежать Артуру целиком. Но бывшие владельцы не жаловались. Они получали небольшой процент, которого хватало на такую безбедную жизнь, о которой многие могли только мечтать. О‘Вилрет же творил в театре всё, что хотел. Впрочем, именно это и пользовалось популярностью у зрителей. На его спектакли приезжали из самых отдаленных уголков Великобритании. Часто бывали и гости с континента.
Каждые полгода в «Шеоле» вновь ставили «Шарманщика». Билеты на следующее представление поступали в продажу на той же неделе, на которой шло предыдущее. До конца дня билетов не оставалось. Газеты как-то писали о случае, когда после смерти одного зажиточного старика, среди прочих ценностей (коих было немало) остался билет на «Шарманщика». Так наследники перессорились и передрались исключительно из-за того, что не могли решить, кому достанется билет.
Но кроме феноменально популярного «Шарманщика», были у Артура О‘Вилрета и другие постановки. В большинстве своем драмы и мистические ужасы, пользовавшиеся также огромной популярностью. Деньги явно текли рекой, но драматург своему затворничеству, нелюдимости и мрачному образу не изменял. На самых важных приемах (куда его приглашали просто-таки в обязательном порядке) он, впрочем, бывал, одетый слегка неряшливо и преимущественно в черное. Часто, глаза его беспокойно бегали. Поговаривали, что он немного (о степени шли споры) сумасшедший, хотя при разговоре он вел себя вполне адекватно. Впрочем, кому какое дело до его умственного и душевного здоровья, если он пишет и ставит такие великолепные пьесы?
3
«… Однажды меня пригласили на званый ужин. Я даже не помню, по какому случаю, да и кому какое дело? Я не любил подобные выходы в свет, но на некоторые приглашения, всё же, отвечал согласием, из вежливости или по необходимости. Тот ужин ничем не отличался от остальных, но, в итоге, имел судьбоносный характер. На нем я впервые увидел Эмили. Нас представили друг другу.
Она оказалась не очень большой моей поклонницей, скорее даже питала к моему творчеству стойкую антипатию (вкупе с отвращением и непониманием моих почитателей), но вежливость не позволила ей высказать всё это при знакомстве.
Я не буду утомлять вас подробным пересказом, скажу лишь, что я пригласил её на ужин, мы начали общаться, а спустя какое-то время осознали, что влюблены друг в друга по уши. О тенях, принявших на тот момент очертания классических демонов, периодически показывающихся из тьмы, я ей не говорил, благо, эти демоны появлялись не так уж и часто. Спустя год мы обручились.
Всё это время я продолжал писать ужасы, издавая их сборниками, а также ставя по ним спектакли. Эмили не уставала удивляться тому, что люди сами платят деньги за пугающие их вещи. Это была излюбленная тема для наших с ней дискуссий. Она просила меня написать что-нибудь доброе, но, как я ни пытался, выходило либо плохо, либо страшно. Может у меня и талант к ужасам, но он явно мешал мне в этом случае.
А потом Эмили погибла. Это был несчастный случай. Сказать, что я был опечален – не сказать ничего. Так вышло, что это была моя первая любовь. Она же, я уверен, останется и последней. Я забросил работу (благо, в театре у меня были способные помощники, так что представления продолжались), перестал появляться где-либо (тут мне тоже повезло, высший свет проникся моей трагедией и не тревожил). Тени вернулись с новой силой, развиваясь с каждым днем. Порой, по утрам, я находил на себе свежие порезы. Я даже как-то попросил своего дворецкого привязать меня на ночь к кровати ремнями, как привязывают душевнобольных, но итог был пугающий – порезы делал себе не я.
Я понял, что пришла пора снова начинать писать, иначе мне не жить. Но о чем писать? Очередную страшилку? Я не мог. Только не сейчас, только не после такого… И тут я вспомнил о просьбах Эмили. Я решил исполнить-таки её мечту и написать что-то доброе и весёлое, в её честь, в её память.
Несколько недель я собирал из своей памяти по частям, по крупицам, всё, что было связано с Эмили, всё счастье, которое она принесла в мою жизнь, все радостные моменты. И вот, наконец, я создал то, на что, как я думал, я не был способен. Это была романтическая комедия с парой лирических, грустных моментов, всё как положено. Я назвал её по имени главной героини – «Катрин».
В театре все были шокированы. Как моим возвращением, так и содержанием пьесы. Но они доверяли мне и согласились поддержать проект. Работа была непростой, декорации переделывались, актеры переучивались прямо на ходу, художники завалили меня эскизами к афишам (на них, кроме всего прочего, по моему требованию, была и фраза «Посвящается светлой памяти моей Эмили»). Я погрузился во всё это, не смотря на то, что свежие царапины и порезы появлялись уже практически каждую ночь.
Лишь закончив всю работу, я смог откинуться в кресле и спокойно вздохнуть. Афиши давно были развешены, билеты распроданы, генеральная репетиция закончилась, всё было готово. Город гудел в ожидании. Мне же выпал спокойный вечер для размышлений над своей жизнью и судьбой. Именно сейчас я пишу эти строки. Когда я закончу, отвезу оба конверта в «Экхарт и сыновья» и оставлю, уже упомянутые в начале, инструкции.
Я не знаю, как завтра пройдет премьера «Катрин», но я верю, что всё будет хорошо. Я прожил странную жизнь и, боюсь, проживу еще…
Артур О‘Вилрет»
4
«Шеол» блистал. Из мрачного оплота ужасов и трагедий в этот вечер он превратился в источник света и веселья. Артур О‘Вилрет, сам встречавший гостей, был одет во всё белое (что за ним никогда не наблюдалось), всем улыбался и просто-таки лучился энтузиазмом. Гости поздравляли его с премьерой, обсуждали предположения относительно необычной для «Шеола» обстановки и содержания пьесы, и просто беседовали на отвлеченные темы.
Но вот вступительная часть была окончена, все прошли в зал и расселись по местам, Артур занял своё привычное место на небольшом балкончике, сбоку от сцены, прямо над ложами. Свет погасили и темнота у его ног зашевелилась, но драматург не обратил на это никакого внимания. Он был на взводе, с маниакальной увлеченностью сосредоточен на происходящем на сцене и в зале. На сцене разворачивалась яркая и увлекательная, в чем-то автобиографичная, история любви, а зал же, в свою очередь, судя по лицам зрителей, был в восторге от происходящего.
И вот подошло время сцены пожара в доме Катрин. Возлюбленный должен был спасти её. Сцена выполнялась реалистично, необходимые условия, приспособления и вентиляция были в «Шеоле» давно – использовать эффекты в прежних постановках Артура не гнушались никогда. Но в этот раз что-то пошло не так. Опытная команда сплоховала, и огонь перебросился сначала на декорации, а затем и на занавес. Заготовленные на всякий случай баки с водой не помогли справиться. Вся сцена была в огне, и он продолжал распространяться.
В зале воцарилась паника, зрители сломя голову побежали к выходам. Артур было бросился к проходу, ведущему к общим лестницам вниз, но там уже клубилась тьма. Из неё на Артура смотрели сотни глаз, к нему тянулись сотни рук… Он побежал в другую сторону. Уворачиваясь от когтей и клыков, он несся куда глаза глядят. Очнулся Артур уже на крыше.
«Шеол» пылал, слышались сирены, но было уже явно поздно – театр начинал рушиться, балки падали, всё, что могло гореть – горело, а что не могло – плавилось от того ада, который наконец по-настоящему разверзся там, где его так часто изображали. А создатель всего этого отступал сейчас на крыше от демонов, обретавших столько лет свой истинный облик и получивших, наконец, последний необходимый толчок.
Артур остановился на краю крыши и понял, что отступать уже некуда. Он бежал от теней всю свою жизнь, но это был последний рубеж, финальная битва. И когда он осознал это, из тьмы к нему вышел прежний Артур, весь в черном, с всклокоченными волосами… Но это было лишь подражание, неточная копия прежнего драматурга. У самого Артура никогда не было такого самоуверенного и злобного взгляда, таких плавных движений… Такой ухмылки.
- Что тебе нужно?! – нашел в себе силы прокричать Артур.
- Оставь её, – «темный Артур» рта не раскрывал, только глаза засветились красным. Голос же доносился из тьмы, окружавшей их, с нескольких сторон одновременно, постоянно меняя свой тембр и силу.
- Кого?
- Не глупи, ты знаешь кого.
- Эмили? Нет! Никогда!
- Ты же знаешь, что так будет проще… И лучше. Её не вернуть… К счастью.
- К счастью?!
- Она мешала нам.
- Что?! Это вы убили её?!
- Ты напрасно исключаешь себя из «нам».
- Я не хотел её смерти!
- Осознанно – нет, но какая-то часть тебя…
- Нет! Замолчи! Я любил её! И всё еще люблю!
- В этом-то и беда… Её смерти оказалось не достаточно… Возвращайся, ты нужен нам!
- Нет, - прошептал ошарашенный свалившимся на него осознанием Артур, - Нет, нет, нет…
Он отступил на шаг и покачнулся на самом краю крыши.
- Нет? Нет?! – «темный Артур» закричал в бешенстве, голоса перестали походить на человеческие. – Мы сделали тебя великим! Ты зависишь от нас! Но пытаешься избавиться, хоть мы и неразлучны. И ты говоришь нам нет?!
- Никогда… - прошептал Артур.
- Тогда гори же в аду! - тьма ринулась вперед, демоны злобно взвыли и, так выделявшаяся на их фоне, фигура в белом сорвалась вниз…
Но в этот момент, падая с крыши пылающего «Шеола», Артур О‘Вилрет, впервые за долгое, долгое время… Искренне и умиротворенно улыбался.